Тайны пещер

Таким же крахом закончились эксперименты с 6-часовыми и 8-часовыми сутками, а также опыт Клейтмана с 18-часовыми сутками, который он вместе с женой и взрослыми дочерьми проводил незадолго до своего открытия, а именно в 1951 году, за Полярным кругом, в норвежском городе Тромсё, в бесконечном сиянии дня. Затем двадцать англичан под водительством физиолога Мэри Лоббан отправились летом на Шпицберген, разделились на три группы и прожили полтора месяца — семеро по 21-часовым, восемь человек — по 22-часовым и пятеро — по 27-часовым суткам. Температурный ритм сравнительно быстро подчинился всем трем видам суток, зато ритм выведения калия из организма бунтовал до самого конца и сдал свои позиции только у шестерых.

Лоббан была не первой, кто пытался расширить рамки обычных суток. Первым был все тот же Клейтман, который еще в молодости, в 1938 году, провел три эксперимента С 28-часовыми сутками, причем один из них протекал в знаменитой Мамонтовой пещере, в штате Кентукки, и длился месяц. В экспериментах участвовали двое — Клейтман и его сотрудник Ричардсон, и каждый раз Ричардсон приспосабливался к новому распорядку, а Клейтман нет.

Чем ближе к естественным суткам, тем скорее биоритмы перестраиваются на новый режим. Как-то Алякринский организовал опыты с сутками продолжительностью в 23 и 25 часов — половина испытуемых перешла на новый режим без труда. Зато 16-часовые — сплошное мучение. Даже сейчас, по прошествии двадцати с лишним лет, участники эксперимента, проводившегося под руководством Алякринского, не могут без содрогания вспомнить об этих ужасных сутках, когда двое мужчин и пять женщи спали по пять часов и бодрствовали по одиннадцать.

«Самочувствие отвратительное»,- записывала в своем дневнике на 12-е -укороченные сутки испытуемая Б. «Состояние одурманенное»,- это на 23-и (всего укороченных суток получилось 24). «Раздражительность не проходит ни дома, ни на работе» (испытуемый Г., 18-е сутки).

Воспоминания о 48-часовых сутках тоже безрадостны, хотя испытуемые проводили их не в пещере, а у себя дома и на работе. В течение 20 астрономических суток одну ночь четверо исследователей спать не ложились, а на следующую спали по 12 часов. Ни один из физиологических показателей с места не сдвинулся и приспосабливаться к новому ритму не пожелал. В одной из своих работ Алякринский проводит кривые, отражающие диинамику температуры тела испытуемых, и комментирует их так: «Сохранность 24-часового ритма на этих кривых почеркнуто демонстративна».

Рекомендовать такой режим на большой срок нельзя, пишет в дневнике испытуемый Б., «так как в нем слишком много отрицательного: большое утомление, минимальная работоспособность. Во вторую половину бессонной ночи и на второй день работа идет на износ организма».

«На второй день цикла,- подтверждает С.,- все мы выглядим гораздо хуже, чем в первый день… Лица у всех бледные, осунувшиеся, черты — заострены… все морщины подчеркнуты, лицо делается старше». В конце опыта с 48-часовыми сутками она записывает: «Сегодня вторая волна сонливости пришла довольно рано — в 5 часов. Особенно oнa была сильна с 5 до 10 утра — такая, что даже делать интересную для меня работу я не могла: засыпала. Считать пульс в определенное время было очень трудно — начну и после счета «десять» отключаюсь. Единственный способ не заснуть во время подсчета — считать громко вслух… Работоспособность равна нулю».

В тех же красках описывает свое состояние и Клейтман, продержавшийся целый месяц в 48-часовом режиме. Продуктивность в бессонную ночь 48-часового цикла была такой низкой, пишет он, что сводила к нулю весь ожидаемый эффект «экономии времени». Биоритмы о 48-часовых сутках и знать не хотели.

А как же средство против старческой бессонницы?

Страдаете о бессонницы? Приходите на консультация психолога, Москва.Испытуемый А. воспевал его лишь в начале опыта, когда усталость еще не накопилась. Спалось ему хорошо, но за этот сон приходилось расплачиваться тяжким и бестолковым бодрствованием. Справедливости ради заметим, что в восторгах А. было рациональное зерно: людям пожилым лучше бы днем не спать и бодрствовать активно, тогда и ночной маеты не будет. Впрочем, к необычным суткам этo отношения не имеет.

А пещерные сутки? Переносят же спелеологи их, не теряя работоспособности? По правде говоря, во всем этом много еще сомнительного. Спелеологи спят после обеда, и послеобеденный сон иногда у них не нaмнoгo короче ночного. Неизвестно также, как ведут себя у спелеологов во время 48-часовых циклов другие суточные ритмы. Неспроста выходят спелеологи из своих пещер утомленные, разбитые, осунувшиеся. Может быть, их там подерживает особая, пещерная эйфория, искусственное возбуждение, а десинхроноз делает свое дело? Эти соображения не противоречат ни данным Мишеля Сифра, ни более поздним (80-е годы) данным профессора Н. А. Агаджаняна и врача-спелеолога В. А. Ещенко, которые испытали на себе феномен «спелеосуток» во время экспедиции в пещеру Снежную на Северном Кавказе.

Покуда люди живут на Земле и на околоземных орбитах, им вряд ли удастся переделать свой суточный ритм. Самые изощренные эксперименты показали, что ни к какому другому ритму человек без ущерба для себя, а значит, и для дела приспособиться не может. Смена сна и бодрствования прочно связана со сменой дня и ночи, с сутками, с 24 часами. Таков главный ритм, которому подчиняются, как было уже сказано, более трехсот процессов в нашем организме. Днем нам полагается бодрствовать, а ночью спать. Таков закон природы, так говорят нам наши биологические часы.