Озарило или осенило?

Пропуски, изменения, перегруппировка материала — вот излюбленные приемы цензуры. Цензура направлена против того, что дурно в социальном и эстетическом отношении, о чем в бодрствовании думают с отвращением или не думают совсем. Все, что отвергает и искажает цензура, отмечено печатью безграничного эгоизма. Во сне свободное от этических уз «я» легко идет навстречу любому капризу инстинкта, отдавая предпочтение наиболее запретным объектам и сюжетам. В сновидении человек может желать смерти самым близким и любимым людям. «Вы хотите сказать, что мне жаль денег, потраченных мною на приданое сестры и воспитание брата? — возмущается один из пациентов.- Да я только на них и работаю, у меня в жизни нет иных интересов, я как самый старший обещал заботиться о них нашей покойной матери». «Я желаю смерти своему мужу? — восклицает другая.- Да у нас самый счастливый брак из всех. Согласитесь, что его смерть лишила бы меня всего в жизни». Люди упорно доказывают обратное тому, что психоанализ находит у них. Ничего не поделаешь! Если какой-нибудь ученый будет вам доказывать, что через столько-то лет вся органическая жизнь на земле прекратится, не стaнетe же вы возражать ему, что это нереально, ибо такая перспектива уж очень неприятна. Но может ли зло занимать такое большое место в душевной структуре человека? Может, ибо откуда же тогда берется все зло в мире! Вопрос в том, со злом ли мы имеем дело в сновидениях?

Не одна цензура искажает основной мотив сновидения.

В него вмешиваются и постоянные символы сновидений, подобные тем, о которых говорят народные приметы и старинные сонники. Количество лиц или явлений, изображаемых такими символами, невелико: человеческое тело, родители, братья и сестры, рождение, смерть. Символом тела служит дом; родители изображаются в виде царя и царицы; братья и сестры — в виде мелких зверюшек; рождение (роды) часто связано с водой, а умирание — с отъездом (вот она, телега из аксаковского сонника!). Смерть символизируется неясными намеками, ощущением неопределенности: думать о смерти неприятно, и мы всегда гоним мысль о ней.

Отражено в языке и это. Встретив приятеля, мы называем его «старой развалиной» и советуем ему треснуть обидчика «по кумполу». Цapь и царица из любой сказки, в сущности, просто родители. Аист находит новорожденного в болоте, а та, кто в легендах вытаскивает корзину с ребенком из воды, становится его матерью. Когда наш друг «уходит в иной мир», мы говорим детям, что «он уехал», и отправляемся провожать его «в последний путь».

Вся работа сновидения направлена на то, чтобы найти тот язык, который скроет от самого спящего его тайные помыслы. Делается это, например, «сгущением»: явное сновидение всегда короче скрытого, так как некоторые элементы опускаются вообще, а элементы, имеющие общие черты, сливаются в одно целое. Во сне человек похож на А., одет, как Б., а мы еще знаем; что это В. Работа сновидения соединяет две мысли в одном слове, получающем, как каламбур, несколько значений. В конце концов прямая зависимость между элементами скрытого и явного сновидения исчезает: один явный элемент сответствует многим скрытым, один скрытый может участвовать в нескольких явных. Иногда сгущение дополняется сдвигом. Либо скрытый элемент замещается не собственной его частью, а чем-то отдаленным, намеком, либо акцент переносится со значительного элемента на незначительный.

Противоположные элементы тоже могут слиться в один элемент, который выражает и сходство и различие, а также то и другое сразу. И это было в языке: противоположности выражались одним и тем же корнем. В Египте «кен» означало и сильный и слабый. Различал их тон, жесты, а в письме — рисунок-добавка. Кен-сильный сопровождался стоящим человечком, а слабый — согнувшимся. Потом стало «кен» и «кан». В латыни амбивалентны a1tus — высокий и низкий, sacer — святой и нечестивый, clamare — кричать, но clam — тихо, тайно. В немецком Stimme — голос, а stumm — немой, безмолвный. В русском, добавим мы, «озарило» и «осенило» — понятия по корням своим прямо противоположные (сень — покров) — означают одно и то же.

В некоторых системах письменности обозначаются только согласные звуки, а гласные читатель должен поставить сам сообразно своим знаниям и контексту. Древние египтяне предоставляли пишущему право располагать по своему желанию рисунки справа налево или слева направо и текст читали в ту сторону, куда были обращены лица человечков, птиц и зверей. Но пишущий мог расположить рисунки и в вертикальные ряды, а при надписях на небольших предметах он позволял себе изменять порядок рисунков по соображениям эстетическим, добиваясь, скажем, уравновешенной композиции. Еще неопределеннее китайский язык, европейцу он внушает ужас. Состоит он из известного количества слогов, произносимых в отдельности или комбинируемых попарно. В одном из диалектов четыреста таких звуков, а так как количество слов этого диалекта приблизительно четыре тысячи, то каждый звук имеет в среднем около десяти значений. Двусмысленности избегают, соединяя два звука в одно слово и употребляя четыре разных тона.

Язык сновидения сложнее всех языков и письмен: те предназначены для того, чтобы один человек понял другого, а сновидение, которое не хочет никому ничего сообщить; рассчитано на то, чтобы остаться непонятным. И чаще всего оно достигает цели. Оно превращает мысли в образы. Но наши мысли сами произошли от таких же образов, от чувственных впечатлений. Иначе говоря, мысли во сне проделывают обратный путь, при котором отпадает все, что было приобретено ими в процессе развития. Вот в чем суть работы сновидения!

Углубившись в изучение работы сновидения, мы узнаем кое-что о начале нашего умственного развития. Воспоминания о собственном детстве могут всплыть из бессознательного, побуждаемые сновидениями. Кто из нас не просыпался в холодном поту, похоронив близкого человека? Всякий раз, когда кто-нибудь становится на нашем пути, сновидение готово умертвить его. В раннем детстве эти чувства еще очень сильны: маленький ребенок — страшный эгоист, он прежде всего любит себя и лишь позже научается любить других. Часто он открыто не любит братьев и сестер; не всегда хороши отношения между дочерью и матерью, сыном и отцом. Душевная жизнь ребенка лишена еще социальных и этических запретов. Все дурное в сновидениях не порождение зла, а порождение инфантильности, которая еще не знает добра и зла. Во сне мы дети.