Сон Наполеона

Если бы от внутренних конфликтов человека защищали одни сновидения, все люди реагировали бы на лишение быстрого сна одинаково и испытывали бы одинаковую в нем потребность. Но это не так. У одного быстрый сон стремится к восстановлению сразу, и экспериментатору приходится то и дело подбуживать такого человека, у другого же и в восстановительную ночь быстрый сон не превышает нормы. Лишили его быстрого сна — и ладно!

Это означает, что способы защиты от конфликтов у нас неодинаковы. У людей определенного склада лишение быстрого сна заводит не механизм трансформации, перерабатывающий эмоции в образы, а механизм вытеснения: неприемлемый мотив просто удаляется из сознания вместе с той информацией, которая может спровоцировать душевный конфликт. Этот же механизм действует у них и в обычной жизни.

Американский исследователь Хартман изучал структуру сна у тех, кто спит долго, и у тех, кто обходится коротким сном; он также проанализировал с помощью тестов особенности их личности. Оказалось, что у любителей поспать доля быстрого сна вдвое больше, чем у тех, кто спит мало. Этим быстрый сон словно и не нужен, вот почему они и любят вставать с петухами. Что же это за люди? Прежде всего это ярко выраженные оптимисты. Они очень активны, часто перевозбуждены и словно бы не знакомы ни с какими душевными конфликтами. Сновидения их бедны, лишение быстрого сна они переносят легко. Они прекрасно приспособлены к жизни и совершенно ею довольны; неприемлемая информация у них не вытесняется — они ее просто не замечают.

Противоположную картину являет собой человек, любящий поспать. По мысли Хартмана, он обременен разными мелкими комплексами; чувствительный ко всем уколам судьбы, он не может отмахнуться ни от одной неприятности и склонен делать из мухи слона. Он слегка депрессивен. мечтателен, сном своим не очень доволен, и если порасспросить его хорошенько, он признается, что сон для него — излюбленный способ уйти от всех проблем. Да и как не уйти, если сновидения-то так ярки и увлекательны! Лишить его быстрого сна нелегко: чем чаще будишь такого человека, тем сильнее быстрый сон рвется у него наружу. На другой день он почти галлюцинирует. Людей первого типа Хартман и его коллеги отнесли к разряду деятельных, людей второго — к разряду сензитивных, то есть чувствительных. Большинство полководцев, президентов, героев, администраторов, изобретателей — люди первого типа, большинство поэтов и вообще натур артистических — второго.

У самого большого любителя поспать максимальная «отдача» быстрого сна в восстановительную ночь не превышаст 60 процентов от общей продолжительности депривации. Но есть люди, у которых она не достигает и 30 процентов. Это значит, что либо часть сновидений переходит у них в медленный сон, либо в эту ночь сновидения оказываются более «насыщенными» и вся трансформация занимает меньше времени, чем обычно, либо, наконец, что во время бодрствования частично изживают себя мотивы, которые, как правило, реализуются во сне: лишение быстрого сна активизирует другие защитные механизмы, что и позволяет человеку определенного душевного склада довольствоваться столь скромной компенсацией.

Нет сомнений, что степень потребности в сне во многом определяется типом личности. Об этом пишет и Томас Манн в эссе «Блаженство сна», которое мы уже цитировали. Вот перед вами признание сензитивного человека: «Никогда я так не наслаждался сном, как в некоторые ночи с воскресенья на понедельник, когда на смену дню, проведенному под защитой родного дома, где я мог принадлежать лишь себе и своим близким, надвигался следующий, угрожавший жестокими и враждебными напастями. Так осталось оно и доселе: никогда не сплю я глубже, никогда стремление вернуться в родное лоно сна не кажется мне слаще, чем когда я несчастлив, когда работа не ладится, когда отчаяние угнетает меня… »

Большинство читателей (как и большинство неврологов) ощутят здесь внутренний протест: и житейский опыт, и специальные исследования показывают, что сон в ночь с воскресенья на понедельник далеко не самый глубокий. Скорее, наоборот! Но здесь особый случай: признание не сензитивного даже, а суперсензитивного человека, для которого сон — прибежище от самого пустякового волнения и незначительной тревоги. Он отворачивается от реальности до самой последней секунды.

Там же находим мы и характеристику деятельной натуры. Нет, не депрессия, не заботы и горе, а лихорадочное стремление нашего «я» отдаваться делам дневным — вот что лишает нас сна, говорит Томас Манн. И это означает больше, чем простую нервную возбужденность: душа наша утратила родину, в суете повседневности ушла от нее так далеко, что не может найти к ней пути. «Но разве не находят этого пути всегда именно самые великие и самые сильные из людей, герои действенной страсти? Я слыхал, что Наполеон умел засыпать, когда бы ни захотел, посреди людей, под шум бушующего сражения… И стоит мне подумать об этом, как перед моим взором возникает картина, художественные достоинства которой, должно быть, не очень высоки, но которая полно для меня неиссякаемой прелести из-за истории, которую она воплощает. Называется она «Cest Lui»(«Это Он» — франц.). Изображает она бедную крестьянскую хижину, жители которой — муж, жена, дети, пораженные увиденным, жмутся в дверях. А там, посредине кoмнaты, сидя за простым некрашеным столом, спит император. Он сидит как олицетворение эгоистической и всепоглощающей cтpacти; он отстегнул шпагу, положил кулак на стол и, опустив подбородок на грудь, спит для того чтобы забыть обо всем на свете, ему не нужно ни тишины, ни темноты, ни подушки; он опустился на первый попавшийся жесткий стул, закрыл глаза, откинул от себя все и спит… Несомненно, самый великий человек, тот, что оставаясь верным и преданным ночи, совершает днем гигантские дела… »

Написано превосходно, но это лишь контуры двух полюсов, между которыми тьма взаимопроникающих нюансов. Когда М. С. Муртазаев изучал в нашей лаборатории влияние на сон особенностей личности и отобрал для этой цели 66 здоровых мужчин, их сначала разделили на две группы: с наличием и отсутствием акцентуации характера. Первые это те, у кого основные черты личности были выражены ярко, вторые — у кого выражены слабо. Первых оказалось 45 человек. Их, в свою очередь, поделили на шесть групп: от «демонстративных» и «импульсивных» до «ригидных».
В дальнейшем оказалось, что структура сна внутри цикла «медленный сон — быстрый сон» у «импульсивных» одна, у «ригидных» — другая, у «сверхточных» — третья, и так далее. Испытуемые подвергались разнообразным тестам; самым эффектным из них оказался известный всем психологам тест — МИЛ. Выделенные в нем черты личности сказываются и на быстром сне, и на дельта-стадиях.

Личность и сон — эта тема далеко не исчерпана. Вендрова недаром интуитивно почувствовала связующую роль сна в человеческой жизни. К той же мысли несколько раньше пришел Т. Н. Ониани. Сначала он задался вопросом: нарушает ли депривация быстрого сна консолидацию следов памяти, то есть ту стадию запоминания (длящуюся обычно минут 30), когда впечатление еще можно стереть, например, электрошоком? Так же, как и Монье, Ониани заподозрил, что роль электрошока играет не сама депривация, а сопровождающий ее стpеcc. Подозрение подтвердилось: лишение быстрого сна, но без стресса консолидации не мешало; зато стресс, который животные испытывали спустя сутки после сеанса обучения, начисто лишал их воспоминаний о выученном.

Быстрый сон не имеет никакого отношения к запоминанию впечатлений дня (скорее уж имеет медленный, полагает Ониани). Но неужели он совсем не связан с памятью? Связан, и еще как! Сначала, когда плод только-только образуется в материнской утробе, он весь во власти быстрого сна. Зачем? Чтобы мозг развивался, а двигательная активность была подавлена. Почти такая же картина и в первые месяцы жизни, даже в первые два года: своими импульсами быстрый сон помогает развитию мозга. Но вот мозг развился, формируется личность со своим неповторимым комплексом эмоций. И быстрый сон, считает Ониани, берет на себя новую обязанность, — в сновидениях он воспроизводит забываемые сознательной памятью эмоции минувшей жизни, сохраняя тем caмым единство и непрерывность нашей личности. Мы ведь можем извлечь из памяти известный нам факт, приходившую когда-то в голову мысль, но мы не в состоянии пережить испытанное некогда чувство. Наяву не в cocтоянии, но не во сне! Мы дряхлеем физически, но наша личность не дряхлеет, не меняется, и этим мы обязаны быстрому сну.

Мы обязаны eму и жизнью, нашим душевным и физическим здоровьем, подчеркивает наш коллега доктор В. С. Ротенберг. Отказ от «поисковой активности» или насильственное ее лишение были бы губительны для человека, если бы не псевдоактивность его в сновиденнях. Скольким людям oни сохраняют жизнь! И это так естественно, что тета-ритм, который исследовал Ониани, одинаково присущ и быстрому сну и напряженному бодрствованию, что чем сильнее он выражен в период бодрствования, тем слабее в последующем быстром сне. И наоборот.

Спасительный быстрый сон! Но и его должно быть в меру. Иначе благодетель может превратиться в деспота.