Внезапный и неотвратимый

Более ста лет неврологи всего мира изучают нарколепсию (от греческнх слов narkё — оцепенение и lёрsis — приступ). Необоримый сон настигает человека в любое время, дня и в любыx обстоятельствах — в метро и в машине, во время оживленной беседы и любовного свидания, во время езды на велосипеде и за обедом. Рабочий засыпает у станка, пожарный — со шлангом в руках, врач — у постели больного. Приступ продолжается несколько минут, иногда несколько секунд.

Человек, больной нарколепсией, может пить для возбуждения крепкий кофе или чай, курить сигарету за сигаретой, делать гимнастику, становиться под ледяной душ — тщетно! Сонливость провоцируется всем — монотонной работой, монотонной ездой, жеванием, обильной едой, излишним теплом, голосом телекомментатора — всем, что нагоняет сон и на нормального человека, но только нагоняет, а тут усыпит наверняка. Кто уснул на ходу, тот просыпается быстро, наткнувшись на что-нибудь; удивительным образом уснувший умеет тут же включаться в прерванное занятие, но еще удивительнее его способность просыпаться в автобусе как раз на своей остановке.

Внезапные и неотвратимые приступы сонливости (точнее, засыпания) первый из пяти признаков нарколепсии. Второй признак — столь же внезапная потеря тонуса в поперечно-полосатых мышцах, или катаплексия. Посреди разговора человек вдруг умолкает, из рук его выпадает сигарета, вилка, карандаш; руки его повисают как плети, ноги подкашиваются, голова никнет, челюсть отвисает, язык ему не повинуется. Приступ может тут же и прекратиться, иногда человек даже не успевает упасть, а выронив книгу из рук, ловко подхватывает ее у самого пола. Сознание его не ослабевает, а внимание, как ни cтpaннo, даже обостряется.

Приступ катаплексии возникает на фоне возбуждения, и чаще всего радостного. Чем самозабвеннее смех, чем бoльше удовольствия получает человек, тем сильнее приступ. Катаплексия поражает его, когда он радуется приятной встрече, чьей-нибудь похвале, рюмке вина, когда он предвкушает анекдот или шутку. Если он охотник, она может помешать ему нажать на курок, если футболист — забить красивый гол в ворота противника. Освальд описывает одну свою пациентку, которая любила играть в вист. Kaк только к ней приходила счастливая карта, у нее отвисала челюсть, и ее партнеры уже знали, что у нее на руках. Вызывают катаплексию и отрицательные эмоции — ужас, испуг, отчаяние. Здоровым людям это все тоже знакомо: им приходится и смеяться до упаду, и помирать со смеху, и у них от страха, бывает, подкашиваются ноги.

Третий признак болезни — нарушения ночного сна.

Спать человеку не дают кошмарные сновидения и следующие за ними пробуждения; проснувшись, он долго не может заснуть. В страшном сне он чувствует, что не в силах сдвинуться с места, ему надо бежать, но его тело не подчиняется ему. Он кричит и просыпается в холодном поту.
Четвертый признак — гипнагогические галлюцинации (галлюцинации засыпания), как правило, страшные и неприятные. Больному кажется, что по его телу бегают мыши, что его преследуют чудовища. Он встает, зажигает свет, снова ложится. И пятый — катаплексия пробуждения: первые несколько секунд после сна больной не может ни слова произнести, ни пошевелить рукой.

Галлюцинации засыпания бывают и у здоровых людей. когда они находятся в сильном возбуждении и в них борются желание уснуть и тревога. Свидригайлов, один из героев «Преступления и наказания», собирается покончить с собой. и Достоевский награждает его такими галлюцинациями, какие бывают у больных нарколепсией: «Он уж забывался, лихорадочная дрожь утихала; вдруг как бы что-то пробежало под одеялом по руке его и по ноге. Он вздрогнул: «Фу, черт, да это чуть ли не мышь! — подумал он,- это я телятину оставил на столе…. » Ему ужасно не хотелось раскрываться, вставать, мерзнуть, но вдруг опять что-то неприятно шоркнуло ему по ноге; он сорвал с себя одеяло и зажег свечу. Дрожа от лихорадочного холода, нагнулся он осмотреть постель — ничего не было; он встряхнул одеяло, и вдруг на простыню выскочила мышь. Он бросился ловить ее; но мышь не сбегала с постели, а мелькала зигзагами во все стороны, скользила из-под его пальцев, перебегала по руке и вдруг юркнула под подушку; он сбросил подушку, но в одно мгновение почувствовал, как что-то вскочило ему за пазуху, шоркает по телу, и уже за спиной, под рубашкой. Он нервно задрожал и проснулся. В комнате было темно, он лежал на кровати, закутавшись как давеча, в одеяло, под окном выл ветер… »

По наблюдениям доктора медицины Н. Н. Яхно, у того, кто болен полисимптомной нарколепсией, то есть у кого можно найти все пять признаков этой болезни, сонливость носит приступообразный характер и преобладает в первой половине дня, а у тех, кто страдает одной сонливостью, все неприятности начинаются чаще всего к вечеру и вызываются либо общим утомлением, либо дурной погодой. Иногда им удается даже побороть сон. Первые, засыпая днем, видят яркие и неожиданные сны, иногда страшные, но иногда и приятные, сновидения же вторых чаще всего связаны с окружающей обстановкой.

У людей здоровых быстрый сон наступает через 60-90 минут после засыпания, причем мускулы выключаются постепенно. Больной нарколепсией, особенно полисимптoмнoй, впадает в быстрый сон мгновенно, и мышцы у него расслабляются сразу. Это навело неврологов на мысль о том, что дневная нарколепсия — не что инoe, как приступ быстрого сна, к которому человек как бы склонен сверх меры, а галлюцинации тождественны сновидениям. Американский ученый Фогель писал, что в то время как здоровые люди видят сны, чтобы спать,- больные нарколепсией спят, чтобы видеть сны. Приступы сонливости для них — средство ухода от конфликтных ситуаций и удовлетворения тех желаний, о которых их сознание не хочет знать. Отчасти это очень похоже на правду: послушайте только, с каким удовольствием нарколептик рассказывает о своем пышном и красочном сне! Сны свои он помнит очень хорошо, потому что, то и дело просыпается во время своего растянутого быстрого сна. Доля быстрого сна у него вообще увеличена, а доля дельта-сна уменьшена.

Психологически нарколепсия — это сензитивность, дошедшая до предела, и как бы усиление нормальных, свойственных нам всем физиологических явлений; oни уже перешли за грань нормы, но вполне патологией еще не стали. И в самом деле, многое из того: что случается с больными нарколепсией, случается и с нами. Мы все парализованы во время быстрого сна, а наши сновидения аналогичны галлюцинациям. Мы тоже способны заснуть в автобусе, не найдя в себе сил противиться монотонному укачиванию. И нас клонит в сон от обильной еды, жары и духоты. И нам случается просыпаться от собственного крикa, чувствуя, что тело и язык плохо повинуются нам, и, подобно Свидригайлову, увидеть подле себя всякую нечисть. И мы наконец можем очутиться в быстром сне сразу же после того, как закроем глаза. Бывает это и посреди ночи, когда мы просыпаемся случайно, и среди бела дня, в монотонной обстановке, когда за две-три минуты мы успеваем что-то увидеть во сне.

Впервые нарколепсию описал в 1877 году немецкий невропатолог Вестфаль. Спустя три года сходное описание сделал французский невролог Желино. В тy эпоху врач сталкивался, лишь с несколькими случаями нарколепсии, а теперь на своем веку он может встретить до двухсот больных. И дело не только в том, что в наши дни врачи стали обращать внимание на то, чего не замечали прежде, или что люди стали чаще обращаться к врачам, да и людей вообще стало больше. Дело прежде всего в том, что во всех почти сферах жизни уменьшилась доля бодрящего мускульного труда. Машины облегчают труд и приносят людям большие удобства, но вместе с ними воцаряется и монотонность. Миллионы людей — инженеры, служащие, машинисты, водители, деспетчеры, операторы — проводят свои дни в сидячем положении, а между тем от многих из них требуют напряженного бодрствования. И вот в таких обстоятельствах сразу и обнаруживаются те, кто от рождения или с раннего детства расположен к повышенной сонливости, кому монотонная работа противопоказана, так как аппараты, подерживающие надлежащий уровень бодрствования, находятся далеко не в идеальном состоянии.