Спящий на эшафоте

Нет людей, которые бы не видели снов, а есть лишь люди, которые их не помнят. Мы уже говорили это и повторим снова. Факт этот фундаментальный. Доказан он был в лаборатории Клейтмана вскоре после открытия быстрого сна.

Много ночей подряд Клейтман и его сотрудники будили своих испытуемых в разных фазах сна, и когда глаза у них двигались, и когда были неподвижны. «Вам что-нибудь снилось?» — спрашивали они. «Нет»,- следовал ответ, если вопрос задавали посреди медленного сна, и «да», если посреди быстрого. Так было в 80 процентах случаев. На медленный сон пришлось только семь процентов утвердительных ответов. Были это какие-то отрывочные воспоминания, не очень-то и похожие на сновидения.

Между прочим, в этих опытах обнаружилось, что продолжительность событий сновидения пропорциональна продолжительности быстрых движений глаз. Раньше думали, что сон снится несколько минут или даже несколько секунд. Укоренению этого взгляда способствовала книга Альфреда Мори «Сон и сновидения», появившаяся в середине XIX века. Мори рассказывал в ней, как внешние раздражители вплетаются в сон и с какой быстротой протекают сновидения, которые мы воспринимаем как долгие события. Однажды во сне он увидел, как его ведут на казнь, подводят к гильотине, завязывают ему руки за спиной, ставят на колени, и вот уже страшный нож касается его шеи. Тут Мори закричал и проснулся. Придя в себя, он обнаружил, что ему на затылок свалилась украшавшая спинку кровати бронзовая стрелка.

Рассказ Мори, безусловно, достоверен. Его сновидение не могло, конечно, длиться больше двух-трех секунд, пока он ощущал удар, истолковывал его своим спящим мозгом и просыпался. Но когда внешний раздражитель бывает не так силен или его не бывает совсем, сновидение протекает в более медленном темпе и длится ровно столько, сколько и полагается в обычной жизни длиться событиям, составляющим его сюжет. Если человека будили через десять минут после начала быстрого cнa и он рассказывал о том, что видел, то обычно эти увиденные им сны могли бы занять в реальной жизни десять минут, а если будили через двадцать — то двадцать.

Самое же главное, что сны видят все и по нескольку раз за ночь. Видят даже те, кто слеп от рождения, то есть не видят, а воспринимают всеми своими обостренными чувствами, и прежде всего слухом. «Когда я однажды разбудил испытуемого, который всегда был слепым,- пишет Освальд,- он рассказал мне, что во сне он с приятелем был в мастерской для слепых. Там они засунули в футбольный мяч четки и потом ударяли по мячу и слушали, как они там перекатывались и гремели, точно горох».

Очень многие люди помнят все свои сны, во всяком случае наутро. Как правило, это натуры артистические, отличающиеся сильным темпераментом и богатым воображением. Такой натурой была, например, сестра В. А. Поссе, литератора и издателя журнала «Жизнь для всех», портрет которой он оставил в своих воспоминаниях; таким был и он сам: «Лидочка была не слишком красивая, но миловидная шатенка с близорукими, но очень наблюдательными глазами. Одной из ее особенностей были необычайно сложные сны; их она обычно рассказывала горничной Ольге, когда та причесывала ее длинные, густые волосы… Эта снотворческая способность в высшей степени присуща и мне. Чем старше я становлюсь, тем больше я вижу снов и тем сложнее они становятся. Это целые повести и даже романы, в которых наряду со мной принимают участие и те, которых я видал и знал, и совершенно незнакомые, нередко исторические личности прежних времен. Все мы, живя, то есть любя, страдая, ненавидя, произнося длинные речи, участвуем в революционных боях и т. п. Эта сонная жизнь несравненно богаче жизни действительной, но она очень утомительна. После наиболее сложных снов я просыпаюсь разбитым».

Полную противоположность таким натурам составляют те, кто обычно утверждает, что сны им не снятся или они их не помнят. Может быть, их сновидения им просто не интересны? Освальд пишет, что такие люди напоминают ему лейкотомированных больных.

В некоторых случаях нейрохирурги, чтобы облегчить страдания тяжелых психических больных, делают им лейкотомию — маленькую операцию в мозгу, нарушающую связи лобных долей коры с подкорковыми отделами. Лейкотомия спасает человека от буйного помешательства, но после нее меняется личность. Будучи изолированными от остальных мозговых отделов, лобные доли перестают выполнять свои основные функции. А они помогают нам строить планы своих действий, намечать цели, сличать свои действия с исходными намерениями, обнаруживать ошибки и исправлять их. Человек, у которого повреждены лобные доли, начинает жить только сегодняшним днем, он склонен к одним и тем же стереотипным действиям и поступкам, речь его тоже становится стереотипной, он инертен и добродушно-безразличен ко всему на свете, в том числе и к собственным ощущениям, впечатлениям и воспоминаниям. Живет он, подобно мотыльку, одним настоящим.

Так вот, все, кто перенес операцию лейкотомии, утверждают, что они перестали видеть сны. Но если их разбудить ночью во время быстрых движений глаз, они бормочут, что да, действительно они только что видели сон, пересказывают его в двух словах, тотчас же отворачиваются к стенке и засыпают вновь. Они не желают утруждать себя запоминанием снов. Но ведь это больные, скажете вы, они перенесли операцию на мозге, у них и должны быть отклонения от нормы. Да, конечно, но обратите внимание на черты лейкотомированной личности. Разве не встречаем мы здоровых людей, обладающих подобными чертами? Людей, добродушно-безразличных ко всему, даже словно бы и к себе, людей-мотыльков, живущих одним сегодняшним днем. Вечно они забывают все на свете, все путают, хватаются то за одно, то за другое, и все это не от забывчивости, не от склероза, а от безответственности, 6есспечности и безразличия.

Но конечно, люди не помнят своих сновидений не только потому, что они им не интересны, а не интересны они им бывают не только из-за их собственного какого-нибудь душевного изъяна, вроде безразличия ко всему на свете, в особенности к своей внутренней жизни. Прежде всего, снам вообще свойственно быстро забываться, и человек, если он не придает им преувеличенного значения, сохраняет в памяти надолго только исключительные сны, которые либо сбываются, либо еще чем-нибудь поражают его воображение. Чаще же вceгo от сна остается общее настроение, да и оно длится недолго, тускнея при свете дня. У Данте в «Рае» сказано об этом замечательно:

Как человек, который видит сон

И поcле сна хранит его волненье,

А остального самый след сметен,

Таков и я, во мне мое виденье

Чуть теплится, но нега все жива

И сердцу источает наслажденье … *

* Перевод Мих. Лозинского.

Чуть теплится! Не диво, что Поссе не удалось записать ни одного своего сна. Он пробовал не однажды сделать это, но каждый раз, как он признается, «творческое настроение почему-то гасило сонные впечатления». Да так и должно быть: они забывались, как только он прикасался к перу.
Много ли вы помните своих снов? Ну пять, ну десять, ну двадцать. Если бы мы запоминали все свои сны так же отчетливо, как явь, даже не все, а хотя бы десятую часть, сон и явь мешались бы у нас в голове, и мы бы в конце концов перестали их отличать друг от друга. Мы должны забывать сны, и снятся они нам совсем не для того, чтобы мы их помнили. Вот мы их и забываем почти все и почти сразу же. Писатель А. М. Ремизов, правда, записывал свои красочные, фантастические сны и, будучи еще талантливым художником, сопровождал их замысловатыми иллюстрациями. Однако Н. Кодрянская, близкий ему человек, автор интересных воспоминаний, утверждает, что большую часть своих снов, если не все, он придумывал. Он сам ей признался в этом…

Да они в подавляющем большинстве случаев не особенно интересны. За ними чаще всего не кроется ничего такого, что побуждало бы человека возвращаться к ним. Мы поглощены ими ровно столько, сколько длится вызванное ими волнение. Кто из нас не испытывал тягостного ощущения скуки и неловкости, когда кто-нибудь начинал за завтраком рассказывать нам свой сон? Сам рассказчик еще во власти пережитого, но нам-то ясно видно, что все это не так значительно, как ему кажется. Да он и сам уже это чувствует и комкает конец рассказа, несмотря на наши поощрительные кивания и неестественную заинтересованность.