Стресс против стресса

О сновидениях, впрочем, говорить еще рано. На очереди некоторые эксперименты и связанные с ними гипотезы. Вот первая из них. Родилась она в ходе опытов по лишению сна.

До недавних пор: экспериментируя на животных, биологи чаще всего пользовались методом малых площадок. На окруженный водой островок помещали крысу; островком часто служило донышко перевернутого цветочного горшка. Крыса привыкала спать на этом донышке. Пока длился медленный сон, все шло хорошо, но как только наступал быстрый, мышцы у крысы расслаблялись, и она плюхалась в воду. Полностью быстрого сна она не лишалась, но его количество уменьшалось раз в шесть: от трех часов оставалось не более получаса.

Хотя крысу кормили и поили, пребывание на донышке горшка в течение нескольких суток было для нее очень суровым испытанием. Как и у всех мелких млекопитающих, у крысы так быстро протекают все жизненные процессы, что несколько суток для нее все равно, что для нас несколько месяцев. Недаром после этого испытания у нее развивался сильнейший стресс.

И тут возникал вопрос: какие явления в организме обязаны своим происхождением нехватке быстрого сна, какие стрессу — а какие тому и другому вместе? Многие годы повышение эмоциональности и агрессивности у животных приписывали отсутствию быстрого сна. Но не стресс ли во всем виноват? Вот если бы крыс удалось, лишая быстрого сна, уберечь от стресса, тогда бы — все сомнения разрешились. Но как это сделать?

Со времен Вальтера Гесса, который ввел электроды в мозг, были проделаны тысячи опытов с электростимуляяцией гипногенных зон и ретикулярной формации, ведающей уровнем бодрствования и внимания. Отчего просыпается крыса? Строго говоря, оттого, что сигнал о ее падении в воду достигает ретикулярной формации. Так не лучше ли в самом начале быстрой фазы прямо и раздражать ретикулярную формацию? Цель будет достигнута без всякого шока. А ведь падение — это шок. К тому, что ты во сне вдруг падаешь в воду, привыкнуть невозможно.

Рассудив подобным образом, московские физиологи В. М. Ковальзон и В. П. Цибульский ввели подопытным крысам в ретикулярную формацию тонкие серебряные электроды и, сменяясь поочередно, стали наблюдать за их электроэнцефалограммами. Крысы спали в своих клетках спокойно: к кабелю, к которому были nодсоединены электроды, их приучили заранее, и он их не беспокоил. Как только на ЭЭГ появлялись признаки быстрого сна, к электродам посылался разряд тока, и крыса просыпалась.

В ходе опыта крысы нормально ели, пили, умывались, играли. Шерсть у них лоснилась, вес не снижался — словом, внешне они ничем от контрольных животных не отличались. Между тем продолжительность быстрого сна у них уменьшилась в три раза. Уже на вторую ночь быстрый сон стал бороться за свои права: экспериментатор едва успевал нажимать кнопку стимулятора. Когда опыт кончился и ученые посмотрели, что делается у крыс внутри, выяснилось, что и внутри все в порядке. Ни намека нa классические признаки стресса: вес надпочечников не увеличился, вес вилочковой железы не уменьшился, о язве желудка не было и помину. Вес надпочечников был даже немного меньше, чем у контрольной группы.

А эмоции? Все ли в порядке с ними? Об этом скажет тест «открытое поле». Поле — это круг диаметром около метра, разделенный нa квадратики. Крысу помещают в центр круга и подсчитывают, сколько раз, она пересечет квадраты, поднимется на задние лапки, умоется и справит, простите, нужду. Все эти показатели в совокупности отражают ее эмоциональное состояние. Есть еще один тест — самораздражение. Крысе вводят электроды в центры удовольствия, учат ее включать рычажком слабый ток, и теперь ее от рычажка не оторвешь. Количество включений в единицу времени — мера эмоциональности животного. За пределы нормы не вышла ни одна крыса.

Тем временем другая группа крыс проходила через традиционное испытание цветочным горшком. Крысы выглядели измученными и больными: они сильно худели, шерсть у них была взъерошенной, надпочечники увеличивались, вилочковые железы уменьшались, язва желудка развивалась полным ходом, день ото дня росло возбуждение.

Выходит, само по себе лишение быстрого сна может и не вызывать эмоциональных перемен. Правда, при деликатном методе (как назвали его экспериментаторы) у крыс около трети быстрого сна все-таки сохранялось. Неизвестно, что получилось бы, если бы быстрый сон был устранен целиком. Но с другой стороны, после падений в воду быстрого сна оставалось не намного меньше, но какая разница в поведении и в облике крыс! Нет, во всех отклонениях от нормы следует винить не нехватку быстрого сна, как принято было думать, а сочетание этой нехватки со стрессом. Стресс тут играет главную роль, а лишение быстрого сна просто вызывает повышенную восприимчивость к его воздействию. Иными словами, быстрый сон можно рассматривать как антистрессорный механизм, который делает организм более устойчивым к внешним воздействиям.

Но это еще не все. После деликатного лишения быстpого сна у крыс шерсть лоснится, надпочечники уменьшаются, то есть депривация идет им как бы даже на пользу. Не означает ли это, что устраняется какой-то внутренний стрессовый фактор? Какой же? Да быстрый сон! Нейроны при нем возбуждаются, кровь приливает к мозгу, бушует вегетативная буря — типичный стрессор!

Новый парадокс парадоксального сна! Он и стрессор, и антистрессор! Возможно ли это? Конечно. Как и всякий стрессор, он активизирует систему «гипоталамус — гипофиз — кора надпочечников», ведающую синхронизацией наших биоритмов. А как антистрессор он изо всех сил тормозит влияние своего соперника — внешнего стрессора (тормозящее влияние у них взаимное). Вот контрольная группа крыс. Внешних стрессовых воздействий у них нет, быстрого сна достаточно, и все у группы в порядке — и с шерстью, и с надпочечниками, и с эмоциями. У группы, падающей во сне в воду, быстрый сон подавлен и внешние стрессоры терзают организм вовсю. И железы, и эмоции — все разлажено группа же, подвергающаяся деликатному воздействию, не испытывает ни внешних стрессовых воздействий (падать не приходится), ни внутренних (быстрый сон подавлен). Стоит ли удивляться, что все крысы там как на подбор — с уменьшенными надпочечниками, лоснящейся шерстью и безмятежностью во взоре!

В опытах с людьми, как выяснилось, происходит то же самое. Чем деликатнее будят испытуемых, тем меньше возникает нарушений в организме и психике. Все, конечно, жалуются на утомление, все умирают от желания спать, все проявляют некоторую раздражительность, но этим дело и ограничивается. Никакой агрессии, никаких галлюцинаций. Нет стресса — нет и нарушений; оказывается, лишение быстрого сна может некоторое время не отражаться ни на чем. Быстрый сон — регулятор устойчивости организма к невзгодам, но если нет невзгод, регулятор можно и выключить.

Правда, ненадолго. Во-первых, потому, что, если нет невзгод, мы их найдем сами. Так уж мы устроены. Найдем в себе и станем лелеять какую-нибудь не слишком оригинальную, но зато неотвязную заботу. А во-вторых, у быстрого сна, кроме борьбы с невзгодами, есть и другие обязанности.